День и ночь над землянкой штабной
только дождь проливной.
Только стук
рассыпает, урча, пулемет –
то ль от скуки, а то ль на испуг
пулеметчик кого-то берет, –
вот и бьет
то по фронту, то вкось,
прошивая лощину насквозь.
А потом и ему надоест –
оборвет.
Ловит шорохи лес,
жаркий шепот поспешный: «Свои», –
в тьме кромешной
средь тихой хвои.
И опять над землянкой штабной
только ветер
да дождь проливной,
да нет-нет за стеной
часовой
на приступок опустит приклад.
Иль шальной недотепа-снаряд
прошуршит
и влетит в перегной.
Хорошо, если не по своим!
А по ним, по нему…
Не пойму,
хоть солдат,
почему
этот дым в дождь всегда сладковат?
На войне
в тесный створ блиндажа
что я видел?
Болотная ржа
всколыхнется,
ударит огнем –
и пошла вся земля ходуном.
Справа,
так мне сказал командир,
ель – мой первый ориентир,
слева взлобок, приметный едва, –
ориентир номер два…
Я постиг и душой и умом
то,
что в секторе было моем
с первых дней
до последнего дня.
Вот о том и спросите меня.